Едва ли не единственный из детских писателей своего и более старшего поколения, Сергей Козлов вспомнил и о потаенной, созерцательной стороне детской души. Его прозе чужда всякая натужная веселость, октябрятский задор, корни ее кроются скорее в русской философии. Козлов вдруг вспомнил - ребенок может быть и грустным, и задумчивым, и нежным.

Тридесятое царство сказочника Козлова - это не волшебная страна с ковром-самолетом и скатертью самобранкой, а самый обыкновенный среднерусский лес, который каждый день другой. То он пуст и безмолвен, то погружен в зимний сон, то наполнен паром от только что выпавшего весеннего дождя. Источник волшебства здесь в его переменчивости, ведь природа сама по себе волшебна.